Моя дочка много времени проводит со мной в фонде.
Вот уже второй год она окружена ранеными детьми.
Со многими подружилась, некоторые стали близки ей, как братья и сестры. Когда они играют, секретничают, ссорятся, смеются, просят сводить их в кино или помочь скачать игру на телефон, я ТАК радуюсь, что у этих детей все самое страшное позади — боль, голод, страх, смерть близких — они обо всем забыли.
Теперь они просто дети, выжившие дети, которые научились жить заново.

А потом я нахожу рисунки свое дочки. Вот такие рисунки.
— Карина… А что ты нарисовала?
— Не что. Кого. Это Маша. Ей страшно. Она ещё не знает, что выживет…

И мне самой становится страшно. Если моя восьмилетняя дочка, которая не сидела неделями в бомбоубежище, не слышала обстрелов, не видела танков, не делила с братом пять сухофруктов и кружку воды на двоих в день, рисует до сих пор такие рисунки, если она помнит все рассказы этих детей, то как могут они забыть весь этот ужас?

Они всё помнят.

Да, после протезирования они снова бегают, катаются на самокатах и танцуют.
После работы с психологами они спят без кошмаров и не заикаются.
Но они до сих пор боятся громких звуков и летящих в небе самолетов, думая, что начнется обстрел. И они до сих пор рисуют черно-красные рисунки, выплескивая в них свои боль и страх.