Ребенок. Мальчик Андрей с Донбасса. Осложнения после пересадки почки.

Тяжелей всего, когда уходят дети – должна была бы я написать. Но для меня всё зависит от того, как эту трагедию переживают родные умершего и от того, можем ли чем-то и сейчас помочь.

Я помню Ваню Крапивина, мальчика-героя, который получил тяжелейшие травмы, защищая мать от бандита. Которого родные не смогли опекать, и в клинике Рошаля о нем заботились мы с Игорем Комиссаровом и Марфо-Мариинской обителью милосердия.

Ставили ему мультики, хоть врачи и настаивали на вегетативном состоянии. Бережно мыли голову. Покупали одежду – мальчик продолжал расти. Крестили. Игорь Федорович был крестным. После крестин Ваня и ушёл очень быстро. И за этого ребенка после смерти сердце у меня не болело.
Мы сделали всё, что могли. Отправили на родину, вопреки воле «родных» успели крестить и не кремировали, похоронили достойно…

Сейчас груз 200 везти в Донецкую область. Это всегда дорого и за наличные. Мать, которая теряет сознание. Отец, который спустя несколько дней после слов врачей: «операция прошла успешно» получает страшную весть и кричит от горя. Полиция и СК, которым нужно выполнить свою работу, невзирая на проклятия матери.
МОРГи, справки, толпа похоронных агентов, для которых это тело – лишь тело, на котором можно заработать.

Будет несколько сложных дней не для меня даже, для Юлии Полухиной, которая с первых дней болезни лично мальчика опекала, для Юлии Ромейко, у которой жила семья. Представить не могу, каково им сейчас.

Мы сделаем всё, что нужно.

Труднее всего сделать всё, что нужно, для бездомного.
За них я переживаю, всегда жалею их больше других.

«Похороните меня по-человечески» — просят они. Мы хороним. Если успеваем. Если до нас их не отвозят из МОРГа в братскую могилу.